Портрет неизвестного художника

He was a man (W. Shakspeare)

Я читала воспоминания дочери самого страшного в истории человечества диктатора...и если дочь такого монстра с бесстыдным любованием может писать о своем отце-каннибале, прекрасно зная, что это будут читать поколения постра- давших от неуемного аппетита ее родителя, то какими словами мне выразить непреходящую боль по самому близкому мне человеку, ставшему жертвой столь елейно описанного изверга, когда я, подобно Офелии, не могу не плакать при мысли о нем?

Мой отец, Шакарян Ваган Византьевич, родился 6 января 1899г., в Турции, в городе Эрзуруме. Еще ребенком лишился он матери. Отец его, начавший пить после смерти жены, воспитывал первенца по-старинному ("Видишь солнце заходит, где бы ты ни был, беги домой."), редко освобождая от затворничества собственным указом и примером. Но долго длиться такое не могло; женившись вторично, отец определил сына в детский приют в Стамбуле. Город произвел на мальчика неизгладимое впечатление, которое в приюте выразилось не только красками, но и звуками: здесь его научили играть на скрипке, и сам великий Комитас погладил его по головке, пророчествуя славу.

По возвращении в отчий дом, он застает в бедственном положении семью, глава которой предался беспробудному пьянству. Как старший он считает своим долгом подсобить несчастной матери с двумя детьми, и вот тут-то звуки были навсегда заменены красками: он принимается рисовать, и его рисунки имеют успех.

В 1916 году семья прибывает в Баку, но вскоре переезжает в Тифлис, где отец увлекается "идеями века", посещает подпольные собрания. В 1918 году вступает в члены компартии и уже в начале 1919 года как красный партизан участвует в боях против шкуровских белых в Кисловодске.

После отступления красных в 1919 году, с трудом перебирается в Париж, начинает работать и учиться в Художественной Академии (L’ecole des Beaux-Arts), став членом Правления Союза студентов и госстипендиантом. В то же время организовывает из армян комячейку и, будучи ее секретарем, основывает газету на армянском языке "Рабочий Париж".

Париж становится вторым городом, поразившим воображение юного художника, безраздельно влюбившим его в себя. Третьим был Рим. Лондон после светлого Парижа и лучезарной Италии показался ему беспросветно скучным, откуда он буквально сбежал через неделю, так и не взявшись там за дело. Человек молодой, южного темперамента, он не выдержал английской сырости и серости, ведь он искал тайны двух перспектив Леонардо и секрет светотени Рембрандта.

Во всех смыслах "французский период" представляется мне наиболее Ярким и насыщенным периодом в жизни моего отца. Он преображается. С сохранившейся минутной фотографии, сделанной где-то на парижских улицах, на меня меня смотрит истый парижанин.

Здесь он женится на красивой умной женщине, любившей его, очевидно, до конца своих дней и потому, знавшая его лучше всех. 3десь у него все спорится: он много работает, ширится круг его друзей и знакомых; он постоянно выезжает за границу, бывает в Румынии, Болгарии, Греции, посещает свою давнюю любовь - Стамбул, и всюду работает, работает, работает. Можно предположить, что именно в Париже должна сохраниться большая часть его картин, сделанных его быстрой энергичной рукой. В 60-е годы в Ереван к моему дяде, приезжали его друзья, отзывавшиеся о нем как о человеке на редкость порядочном и чистоплотном. Надо сказать, что и сам он в себе больше всего ценил именно честность. Бесспорно, у его друзей должны были быть его работы, но, к сожалению, я с ними не встречалась.

В 1968 году мне довелось познакомиться с Роскиной А., жившей тогда на Покровском бульваре. Она лично знала моего отца, и у нее было 8 его работ. Одну из них — прекрасный портрет виолончелиста Г.А.Парчаяна — она подарила мне с тем, чтобы я передала ее Государственной галерее Армении, директор которой, к моему тогдашнему великому прискорбию и к нынешней радости, отказался принять этот дар. У Роскиной я видела и остальные его работы. Запомнился портрет молодой шатенки в ярко-голубой тунике, сидящей спиной к зрителю и освещенной с двух сторон свечами; все просто и строго, в духе французского классицизма, и теперь уже трудно сказать, была ли эта задумка заказчицы или решение самого автора.

В Москве, у своей сводной сестры, я помню небольших размеров картон, представляющий уголочек апартаментов: передний план освещен отсветом, льющимся из соседней комнаты; очевидно, это их собственная парижская квартира: в доме лирический беспорядок, но ото всего веет теплом и уютом.

В 1926 году, приняв гражданство СССР, отец приезжает в Москву, где работает в ГАБТ, ТАСС и Гостехмасте.

В 1929 году в связи с переездом родителей в Ереван, он спешит присоединиться к ним и обосноваться здесь. Тут по назначению правительства работает по основанию Коммунального музея (ныне Исторического музея города Еревана) и в 1931 году назначается его первым заведующим (директором ). Учреждение в то время было маленькое, состоящее из 4-5 человек, и, естественно, вся кропотливость начинания дела лежала на плечах отца. Его усилиями приобретались экспонаты для музея и материалы по истории города. Лично им был сконструирован макет старого Еревана, которого сейчас нет‚ но который был в пору моего отрочества. В музее сохранился холст с изображением нового Еревана, но это, конечно, программная работа. А вот в доме Дарбасян М. я видела портрет Арус Восканян, напоминающий скорее спортсменку, чем актрису: энергичный поворот головы, короткая стрижка, легкая полосатая маечка, полное отсутствие косметики и бижуте- рии делают ее моложе своих сорока с лишним лет. Здесь доминирует художник, и модель от этого выигрывает, а зритель улыбается глазами...

Совершенно иное впечатление остается от богатого натюрморта с южными фруктами в доме моего брата. На столе разрезанный огромный красный арбуз, с ваз свисают виноградные грозди, тут и там румяные персики, спелые сливы, но пробовать и даже трогать их не представляется возможным, - кажется, обильный стол заморожен или, вернее, застеклен: пропали запахи, не чувствуется гостеприимства, - полотно предвещает роковой разрыв...

И действительно, 14 декабря 1934 года, в Москве, органами ГПУ отец был арестован по необоснованным аргументациям, якобы знал о каком-то троцкисте и не сообщил им. Особым совещанием он был осужден по статье 58 ("враг народа") и сослан на три года в Уфу. Его квартира и мастерская, где, по его словам, бы- ло 200 больших и малых полотен, были конфискованы.

В 1937 году, "пересмотрев" дело, его зачислили в список людей, приговоренных к расстрелу. Но начальника лагеря заинтересовал "художник", и он предложил: "Нарисуй меня. Понравится — помилую". Это ли не сюжет, достойный пера Достоевского! А если б "художник" оказался пейзажистом, как Левитан, или сюрреалистом, как Дали или Пикассо? Так какой волей надо было обладать, чтобы проявить мастерство и понравиться самодуру! Как бы то ни было, ему прибавляют еще 5 лет ИТЛ и отправляют на Крайний Север... От этого периода дома у нас сохранились три его вещи: мой, совершенно реалистический портрет ( когдато меня досаждала моя стриженая голова и противный детдомовский воротник), натюрморт с цветами шиповника и полотно, которое условно можно назвать "Северная ночь" ( дар отца ссыльной женщине, а ее - мне).

В 1946 году отец, несмотря на увещевания вышеназванной ссыльной, возвращается в Ереван с ограничением паспортного положения. Поначалу работает в Ереванском художественном училище и уже через полгода удастаивается подарка со стороны учащихся - серебряного портсигара филигранной работы с дарственной табличкой. В моем архиве две коллективные, очень удачные фотографии с учащимися. Всех учащихся, мне кажется, я знаю наизусть, а в центре - отец, смотрящий еще с надеждой на лучшее, и это отражено в его трех небольших картонах, сделанных им во время выезда в Дарачичак ( Цахкадзор) и в район Арташата для практическихзанятий с учащимися на пленэре. То же ощущается и в портрете нашего родственника А.Хуршудяна.

Однако вскоре ему "было предложено" покинуть столицу, так что после долгих мытарств в 1948 году он вынужден был остановиться в Кировакане (Вайк), где и работает при Местпромкомбинате художником-бригадиром. Наступает 1949 год - особый год в жизни всего советского народа: великому инквизитору всех времен и народов исполняется 70 лет, а его чудовищному правлению - 25. К славной дате готовится весь народ, мой отец — в том числе: делает большой, в натуральный рост портрет Палача в воображаемом тесном кремлевском кабинете... но почему-то не отправляет свой дар... Как известно, в мировой литературе высочайшую трагедию представляет не эсхиловский Титан с его кровоточащей печенью, не дантовский ад с его невообразимыми ужасами, не шекспировский хаос, прес туплений, пороков, безумия и горя, а гомеровский боговидный старец, целующий руку убийцы сына. И не только мой отец, но и вся "страна огромная" была унижена, как царственный Приам...

30 мая 1950 года отца вновь забирают — и прямо с работы. Идут кривотолки, что из-за огромной сторублевки, заказанной местным банком... в действительности же по неизвестным причинам, не указанными даже в автобиографиях ( у меня в архиве их 3 ). И снова в холодный край, почему-то названный Красноярским. Отцу был нанесен смертельный удар: он замкнулся в себе, как ни посмотришь, на осунувшихся щеках у него нервно ходят желваки или молча сидит за мольбертом и курит махорку, - запах, оставшийся с детства тогда почти любимый, после него — невыносимый. А между тем я помню, как он еще недавно, в Кировакане, под нос напевал свою любимую "Ласточку".

Был у нас там сосед-литовец, Бейнорас, с сыном Антошкой которого мы учились в одном классе. Он частенько наведывался к нам и был большой охотник поговорить. Говорил об урожае (у всех ссыльных было свое натуральное хозяйство), о погоде, о детях, но чаще всего из его уст слышалось слово "касвударства" (государство). Не помню, чтобы отец ему что-то отвечал, возражал или советовал, а тот говорил и говорил et animam levavi.

Наконец пробил час — "и клубясь издох Пифон"; отец коротко бросил; "Теперь нас освободят", однако с Бейнорасом, по-моему, этой мыслью все же не поделился, а сделал мой школьный портрет углем, еще раз засвидетельствовав свое блестящее мастерство рисовальщика.

...Вернулись мы в Ереван поздней осенью 1954 года, а 5 марта 1955 года (!) он получил правосторонний паралич, около двух месяцев пролежал в больнице. но лишь чуточку стало ему лучше, снова сел за мольберт... Он потерял память на все сиюминутное и недалекое прошлое, но от этого как будто ярче и свежее вырисовывалось давнопрошедшее, которое выливалось в его беседах, похожих на прекрасную легенду, делавшую нас на минуту поэтами.

Без всякого сомнения, он знал Сарьяна, и Кочара (может быть, еще с Парижа), и Ара Саркисяна, с которым состоял как будто в дружбе, но они все еще продолжали "бояться", дабы не посодействовать восстановлению имени и прав пострадавшего от их режима коллеги. И так, человек, знавший пол-Москвы и, думаю, весь Ереван, умер морозным утром 23 января 1958 года и был похоронен почти без близких и абсолютно без друзей. Худфонд оплатил простенький, покрытый серебряной бронзой гроб, а первая пенсия была удвоена. Таким образом тогда любимая Родина оценила одного из своих сынов, а потом и накрепко забыла…

Философы любят серьезно рассуждать и горько сожалеть о не родившихся талантах. Что бы они сказали о талантах, загубленных вражеской рукой.

Н.В. Шакарян

Примечания:

1. Портрет неизвестного художника – так подписываются работы, авторов которых не могут определить даже специалисты; в нашем случае подразумевается подразразумевается портрет саого художника.

2. He was a man - Цитата взята из диалога Гамлета с Горацио, который пришел к принцу сообщить о Призраке. Говоря о покойном короле, Горацио воздает ему хвалу как королю ("Истый был король"). Гамлет как-бы поправляет его: Он человеком был, человек во всем, Ему подобных мне уже не встретить ("Гамлет", действ. 1, акт 2)

3. Шкуро - белогвардейский генерал-лейтенант. Во время Великой Отечественной войны сотрудничал с гитлеровцами. Казнен по приговору советского суда в 1947 году.

4. ГАБТ - Государственный Академический Большой Театр.

5. Известно, что И. Левитан (1860 -1900 ) был "чистым пейзажистом" С. Дали, П. Пикассо - сюррелиалисты.

6. Арус Ворканян (1889-1943) - народная артистка Армянской ССР (1935)

7. ИТЛ - Исправительно - трудовой лагерь.

8. Dixi ef animam levari - Сказал и облегчил тем душу.

9. В "Илиаде" после поединка Ахилла с Гектором, над телом которого победитель глумиться, царь Приам целует руку убийцы сына, чтобы получить право похоронить сына.

10. Пифон - в греческой мифологии чудовищный змей; убит Апполоном. Цитата взята из Эпиграммы Пушкина.

11. М. Сарьян - Председатель Союза художников Армянской ССР. Ерванд Кочар, Ара Саркасян - скульпторы.

12. 5 марта 1953 года - день смерти И. Сталина.